«Школа волшебства» и другие истории - Михаэль Андреас Гельмут Энде

Герман осторожно двигался следом, с сочувствием наблюдая за ней. Как легко пожилая дама может выронить из сумки что-нибудь такое, в чём она крайне нуждается, например купюру в тысячу марок. Она бы этого даже не заметила, никто другой тоже, и банкноту смыло бы дождём в ближайший водосток, где она навеки бы и сгинула. Единственное достояние бедной женщины! Этого нельзя было допустить. Нужно было бы незамедлительно выловить купюру из канавы и возвратить владелице.

Потом, вероятно, выяснилось бы, что она только переоделась старушкой. В действительности она оказалась бы графиней, которой принадлежал замок, полный сокровищ, карет и слуг. Этим, естественно, и объяснялось бы наличие у неё банкноты в тысячу марок, ведь трудно представить себе, что в кошельке бедной женщины найдутся такие деньги.

Во всяком случае, после того как он вернёт пропажу, между ними завяжется разговор и пожилая дама пригласит Германа на чашку какао с пирожными, чтобы познакомиться с ним поближе. А потом она усыновит его в благодарность за такую честность, поскольку собственных наследников у неё нет. Учителям пришлось бы низко кланяться ему и величать «ваша светлость» или как-то там ещё, а родители бы страшно жалели, что не так себя с ним вели, однако он проявил бы великодушие и простил их. Он, вероятно, даже позволил бы им поселиться в замке. В сторожке у садовых ворот. По крайней мере, на период отпуска. Или жить там время от времени. Ведь у них, в конце концов, оставалась Клара, в которой они души не чаяли. Они сами так захотели, им не на что жаловаться. Так что всё справедливо.

Герман ни на секунду не выпускал из виду старушку, но из сумки так ничего и не выпало. В конце концов женщина исчезла в подъезде одного из домов. Она всё-таки не была переодетой графиней.

Герман вздохнул и остановился. Он опять перестал понимать, где находится, – во всяком случае, он здорово отклонился от дороги в школу.

Башенные часы где-то поблизости пробили восемь раз, и Герман ощутил лёгкое покалывание под ложечкой. Теперь так и так было слишком поздно: в этот момент в классах начинались занятия, он всё равно опоздал. Значит, оставались только две возможности: или он придумает убедительное оправдание – такое, против которого никто на свете не смог бы ничего возразить, или ему вообще в школе лучше не показываться.

Второй вариант Герман сначала отверг: им всегда можно воспользоваться. Правда, он получал свободное от уроков утро, но в то же время это было связано с массой неприятностей. Он предпочёл бы вовсе не думать об этом. Выходит, нужно было искать вескую причину для опоздания.

В доме, перед которым он стоял, располагалась небольшая лавка, где торговали табачными изделиями и газетами. Герман быстро пробежал глазами названия. Рядом с каждым значилось «понедельник» и стояла дата.

Последнее обстоятельство натолкнуло Германа на одну мысль. Для чего, собственно говоря, люди хотят наверняка знать, что сегодня именно понедельник, а, скажем, не среда или пятница? Разве в понедельниках заключалось нечто особенное, что-то такое, что бывает иначе, чем в прочие дни недели? Про картошку, к примеру, можно с определённостью сказать, что это картошка, а не банан, а бананы, в свою очередь, выглядят совсем иначе, чем салат, – но вот понедельник… Можно подумать, на нём клеймо какое-то стоит, подтверждающее, что это понедельник.

Все, естественно, просто верили, что сегодня понедельник, но, строго говоря, научно это вообще-то не доказано. Ведь когда-то все люди точно так же верили, что Земля плоская, как тарелка, а не круглая, как шар. Если верить во что-то ошибочное, оно от этого правильнее не станет.

Предположим, рассуждал про себя Герман, что когда-то давным-давно – к примеру, восемьсот двадцать семь лет назад – просто ошиблись в счёте. По невнимательности. Пропустили одну пятницу – исключительно по рассеянности. При невообразимом количестве дней, минувших с сотворения мира, никто бы даже не удивился, если б однажды и вправду произошёл такой казус. И получается, что сегодня вообще никакой не понедельник, а воскресенье! А в воскресенье, как известно, ни при каких обстоятельствах не следует ходить в школу, даже если вам очень хочется.

Эта идея показалась Герману очень убедительной. В таком случае ему, само собой, не нужно было извиняться за опоздание, потому что он с полным на то основанием мог вообще не приходить на занятия. Более того, неправы оказались бы все остальные, это они должны были выдумывать убедительную причину, объясняющую, почему они в неурочный час явились в школу.

Честно говоря, Герман, конечно, не мог не признать, что, в общем-то, могло выйти и по-другому, а именно: как-то раз за много столетий один день по недосмотру могли посчитать дважды. Следовательно, сегодня был вторник, и, что касается школы, никакой такой разницы с понедельником не существовало.

Одно, во всяком случае, было точно: до тех пор пока на этот вопрос не будет дано научно обоснованного ответа, учителям придётся обходиться без Германа. Прямо-таки ужасная безответственность, как легкомысленно и беспечно жили люди, не задумываясь о завтрашнем дне! Но он, Герман, не из их числа. Он изучал хронологию, был одним из выдающихся исследователей в мире, может быть, даже самым лучшим. Он основал календарологию, стал основоположником новехонькой научной дисциплины. Бестолковые современники будут, понятное дело, чинить ему всякие козни, это ясно как божий день. Впрочем, такое ведь переживали все великие учёные, во всяком случае, в начале творческого пути. Позднее же им вручали Нобелевскую премию, а имена их упоминались во всех учебниках и хрестоматиях.

Герман, наморщив в раздумьях лоб, брёл, не обращая внимания на дорогу.

Исследовать суть дела строго научно – это звучало красиво. Но как именно? Спросить ему, естественно, было некого, потому что все кругом были убеждены, что сегодня понедельник. Проверить правильность расчётов тоже не удастся: с чем потом сравнивать эти результаты? Считать в обратном порядке от сегодняшнего дня бессмысленно, ведь пришлось бы исходить из того, что нынче понедельник, вторник или воскресенье, а